Что скрывает странное нашествие Тохтамыша (ч.2)

Боярин — это русский феодал, сеньор, имевший социальный статус, сравнимый с западноевропейским бароном. Вспомните известную гравюру XVI века «Нападение крестьян на рыцаря», на которой вооруженная чем попало толпа крестьян опасливо топчется, все никак не решаясь наброситься на одинокого, уверенно держащегося воина. А ведь каждый боярин имел челядь и в том числе вооруженных и прекрасно обученных боевых холопов — собственную феодальную дружину, с которой он и являлся на военную службу. Вряд ли бояре, присутствовавшие, судя по летописи, в Москве, были не в состоянии навести должный порядок. Ведь отправляясь в поход, Дмитрий не мог не оставить в Москве гарнизона, достаточного для защиты города и для исполнения в нем полицейских функций. И если в летописи не упоминается о столкновениях мятежников с этим гарнизоном, значит и гарнизон, и бояре а возможно, именно несколько бояр со своими отрядами и были этим самым московским гарнизоном) либо поддержали мятеж открыто, либо сочувствовали ему и поэтому не пресекли в корне.
Итак, на наш взгляд, вместо «не устыдившись» следует читать «при попустительстве», а то и «при подстрекательстве» лучших бояр.
«Приехал к ним в град некий князь литовский, именем Остей, внук Ольгердов. Ион окрепив народы, и мятеж градный укротив, и затворился с ними в граде в осаде с множеством народа, с теми, сколько осталось горожан, и сколько бежан сбежалось с волостей, и сколько с иных градов и стран. Случилось быть там в то время боярам, сурожанам, суконникам и прочим купцам, архимандритам и игуменам, протопопам, прозвитерам, дьяконам, чернецам, и всякого возраста — мужеского пола и женского, и с младенцами».
Остей — сын Дмитрия Ольгердовича, княжившего в литовском Трубчевске и перешедшего на сторону Дмитрия Ивановича Московского в 1379 году, во время похода москвичей против Ягайло. Вспомним, что Дмитрий Ольгердович со всей своей семьей, с боярами и с челядью бежал из Литвы и поступил на службу московскому князю, который пожаловал ему в держание Переяславль-Залесский.
Итак, в Москву приезжает сын Дмитрия Ольгердовича, литовец, только три года проживший на московской земле. Приезжает, наверное, не один, но вряд ли с крупным вооруженным отрядом (иначе в летописи об этом было бы упомянуто).
В летописи также не уточняется, по своей инициативе Остей явился в Москву или его кто-то отправил туда с определенными поручениями и полномочиями. Однако из дальнейших событий станет понятно, в чьих интересах он действовал. Обратим внимание, Остей «укрощает» мятеж. Интересно, каким образом? Ни о военных столкновениях, ни об угрозе силой речи в летописи не идет, однако Остей сделал то, чего не смогли или не захотели сделать оставленные в Москве Дмитрием бояре. Москва сама покорилась Остею. Он приехал и, не встречая сопротивления, сразу начал ею управлять, приготовляя город «затвориться в осаду». Такое могло произойти только если в Москве не просто произошел бунт против Дмитрия Ивановича, но бунт этот устроили пролитовски настроенные силы. Иначе непонятно, почему оборону восставшей Москвы возглавил именно Остей, а не какой-нибудь другой князь и не воеводы Дмитрия, не московские «лучшие бояре»?
Обращает на себя внимание состав находившегося в Москве на момент осады народа. Здесь и москвичи, не сбежавшие из города во время мятежа, и те, кто съехался в Москву из окрестностей (первые не хотели расставаться со своим имуществом, либо сами участвовали в грабежах; вторые спасали свое добро под защитой каменных московских стен), и некие люди «с иных городов и стран» (непонятно, что им понадобилось во взбунтовавшемся городе?), а также бояре и, что самое интересное, «сурожане, суконники и прочие купцы», то есть жители или торговые партнеры генуэзских городов-колоний Сурожа и Кафы. Налицо поддержка московского мятежа западным торговым капиталом. Московские купцы-сурожане, поддерживающие Дмитрия Донского, видимо, в мятеже не участвовали и из города бежали, оказавшись в числе тех, кто был ограблен. Впоследствии, после подавления мятежа, они остались в милости у московского великого князя и сохранили все свои привилегии.
«Князь же Олег обвел царя около своей земли и указал ему все броды, бывшие на Оке. Царь же перешел реку и прежде всего взял город Серпухов и огнем пожег. И оттуда пошел к Москве, внезапно устремившись, духа ратного наполнившись, волости и села жгуще и воююще, а народ христианский секуще а иных людей в полон емлюще. И пришел ратью к граду Москве. А сила татарская пришла месяца августа 23 в понедельник. И приехавши не все полки к граду, начали кликать, спрашивая: «Есть ли здесь князь Дмитрий?» Они же из града с заборол отвечали, говоря: «Нет». Татары же, отступили недалеко, и поехав около града, озирали и рассматривали приступы и рвы, и врата, и забралы, и стрельницы. И так стояли, глядя на град».
Впервые на своем пути Тохтамыш встречает сопротивление, видимо, в Серпухове, захватывает и сжигает город. В Рязани он городов не жег. Это логично, если встать на стандартную точку зрения, что Тохтамыш шел войной на Дмитрия Ивановича и на Москву, а Рязань, сдавшуюся ему на милость, пока пощадил. Но на тот момент войско Дмитрия взбунтовалось, а он сам бежал в Кострому. Кто же противостоял Тохтамышу?..
Серпухов был владением князя Владимира Андреевича — двоюродного брата Дмитрия Ивановича. Однако самого Владимира в Серпухове не было, он со всем своим войском, как далее будет указано в летописи, стоял у Волока Ламского.
Таким образом, сопротивление татарам могли оказать либо взбунтовавшиеся против Дмитрия войска, либо сами горожане и гарнизон Серпухова (защита родного города от тех, кто его, по меньшей мере, разграбит — вполне весомый мотив). В данном случае первый вариант выглядит логичнее, поскольку Тохтамыш не разорял земель не участвовавших в мятеже, и сжег город не только в отместку за оказанное сопротивление, но и из-за его важного стратегического расположения — укрепления города позволяли контролировать броды через Оку.
Обратите внимание: подъехав к городу малой силой, татары спрашивают москвичей: «Здесь ли князь Дмитрий?» Им отвечают: «Нет». После чего татары совершают типичную рекогносцировку — осмотр стен и местности, с целью изучения предстоящего места битвы, вместо того, чтобы гнаться за сбежавшим в Кострому князем.
«А тогда в граде добрые люди молились Богу… некие же недобрые человеки начали обходить по дворам, вынося из погребов меды господские и сосуды серебряные, и упивались даже и до пиана, и к шатанию дерзость прилагаху, говоря: «Не устрашаемся нахождения поганых татар, поскольку тверд град имеем, его стены каменные и врата железные. Не утерпят они долго стоять под градом нашим, великий страх имея, изнутри града — бойцы, а извне — князей наших соединившихся устремления боятся».
По мнению москвичей, каменные стены города были столь неприступны, что можно было ввиду врага смело напиваться и беспредельничать. Вспомним, что Остей якобы их «усмирил». Но если бы он усмирил их силой оружия или угрозами, если бы он был послан князем Дмитрием Донским для организации обороны Москвы от татар, то ни за что не позволил бы твориться подобному опасному безобразию и разгильдяйству. Нет, этот эпизод ясно показывает, что москвичи вовсе не были усмирены Остеем. Они просто подчинились ему, как военачальнику, нужному им для защиты от татар. Москвичи управляли Остеем, а не он ими. Остей обязан был взбунтовавшейся Москве своим возвышением и поэтому позволял «недобрым человекам» мародерство, погромы и дебоши внутри осажденного города.
И еще интересный момент: москвичи были уверены, что татары долго у стен города не простоят, они считали, что извне им кто-то поможет против татар. Но кто? Дмитрий Донской, против которого они восстали, жену которого они ограбили и «изобидели»? Даже по версии официальной, летописной Донской не мог им помочь, так как только что отказался сопротивляться царю и бежал в Кострому. Или они надеялись на войско Владимира Андреевича? Или на брошенную Дмитрием Ивановичем мятежную армию? Но армия эта, если она еще существовала, а не разбежалась в испуге, почему-то не смогла остановить татар у Серпухова, на Окских бродах, и при их движении на Москву. Так какая же на нее надежда теперь? Может, еще на кого-то?.. Пока просто отметим, что надеялись на очень скорую помощь извне.
«И так влезали на стены, пьяные шатаясь, ругали татар, образом бесстыдным досаждающе, и некие словеса износяще, исполненные укоризны, и хулы, и кидаху на них, думая, что только то и есть силы татарские. Татарове же прямо к ним на град голыми саблями махали, как бы рубили, делая знаки издалека».
Упившаяся чернь, мягко говоря, «дразнит» татар, демонстрируя полную уверенность распоясавшейся толпы в своей безнаказанности.
«И в тот день к вечеру эти полки от града отступили, и на утро сам царь приступил со всею силою и со всеми полками своими под град. Горожане же с града узрев силу великую, убоялись зело. Татарове же таки и пошли к граду».
Итак, Тохтамыш подводит к Москве все свои войска и бросает людей на штурм каменных стен, зная, что князя Дмитрия в Москве нет, что город взбунтовался против Дмитрия и князь московский сбежал в Кострому. Если предположить, что поход был затеян ради того, чтобы уничтожить лично Дмитрия, то это шаг совершенно бесполезный, ведущий только к ненужным потерям в войске. Впрочем, царь мог счесть Москву легкой добычей. Первый приступ вполне можно объяснить как попытку взять город с налета. Но как объяснить остальные?
«Горожане же пустили на них по стреле, и они тоже стреляли, и шли стрелы их на град как дождевая туча. И многие на граде стоявшие и на заборолах от стрел падали, ибо больший урон приносили татарские стрелы, чем стрелы горожан, поскольку у татар стрелки горазды вельми. Одни от них стоя стреляли, а другие были обучены стрелять на бегу, иные с коня на полном скаку на обе руки, и также вперед и назад быстро без погрех стреляли».
Из описания боя прекрасно видно, что стрельба защитников города была полностью подавлена ответной стрельбой нападающих. Настолько выше был профессионализм и организованность осаждавших, что они сумели согнать обороняющихся с высоких каменных стен, подавить стрельбу горожан с доминирующих над местностью «заборол» (крытых галерей), из бойниц и башен.
Интересно, что среди войска осаждавших обнаруживаются не только конные профессиональные стрелки, но и не менее профессиональные пешие, эффективно стрелявшие как стоя, так и на бегу. Вряд ли татары Тохтамыша, прекрасно стреляющие с коней, на ходу, при скачке как вперед, так и назад, стали бы спешиваться, чтобы стрелять стоя, а тем более на бегу. Так себя вести могли только пехотинцы, но у Тохтамыша в войске, как уже было доказано выше, не было пехоты! Выходит, в осаде Москвы участвовали местные, русские, причем профессиональные «стрелки горазды вельми». Факт, на первый взгляд, удивительный. Но далее из летописи станет понятно, чьи это были войска.
«А другие от них сотворили лестницы и прислоняя их, лезли на стены. Горожане же воду в котлах кипятили и лили на них, и так сдерживали их. Отошедши они и снова приступали. И так три дня бились промеж собою до изнеможения. Когда татарове приступали к граду, близ приступая к стенам градским, тогда горожане, стерегущие град, сопротивлялись им, обороняясь: одни стрелами стреляли с заборол, одни же камнями шибаху на них, другие же тюфяки пущаху на них, а иные стреляли, натянув самострелы и били из пороков. Были же некие, которые и из самих пушек стреляли».
Итак, осаждающие, с помощью лестниц, пытались влезть на стены. Видимо, Москва давно и усердно готовилась к осадам и штурмам, котлы оказались под рукой, только воду вскипяти. Обычно эти котлы привешивались к специальным передвижным «журавлям», которые позволяли переместить котел так, чтобы вылить кипяток прямо на головы врагам. Еще для ошпаривания врагов использовались специальные желоба