Правда и вымысел о Куликовской битве (ч.5)

Итак, Рогожский летописец и Симеоновская летопись, лаконично упоминают Пересвета в числе погибших в битве: «И ту убиени быша на суимѣ князь Федоръ Романович Бѣлозерскыи, сынъ его князь Иванъ Федорович, Семен Михаилович, МикулаВасилиевич, Михаило Ивановичь Окинфович, Андрей Серкизовъ, Тимофѣи Волуи, Михаило Бренковъ, Левъ Морозовъ, Семенъ Меликъ, Александръ Пересвѣтъ и инии мнози».
В Софийской I и Новгородской IV летописях содержится дополнение о том, что «Александръ Пересвеѣтъ бывъ преже бояринъ добрянскыи»; «Александръ Пересвеѣтъ, бывыи преже болярин брянскыи».
Таким образом, в большинстве самых ранних источников: Рогожском летописце, Симеоновской, Софийской I и Новгородской IV летописях, ничего не говорится о монашестве Александра Пересвета.
Да был ли он монахом-то – закрадывается нехорошее подозрение. Если и был – то определенно не Троицкого монастыря Сергия Радонежского, потому что в синодике – поминальном перечне – Троицкой обители имя Александра Пересвета отсутствует (как, впрочем, и его брата – Родиона Осляби). То, что захоронены оба героя в Старо-Симоновском монастыре, а не в монастыре, игуменом которого был Сергий, говорит о том, что они не могли быть, по крайней мере, иноками из обители Сергия. В противном случае их тела (если уж их решили вести за сотни километров от поля битвы) должны были быть захоронены только там. Да как бы Троицкая обитель допустила бы, чтоб столь знаменитые и выдающиеся ее братья покоились в «чужой» земле?
Любопытно, что имена Александра Пересвета и Андрея Осляби появляются в патериках только на рубеже XVI-XVII вв. («Книга, глаголемая описание о Российских святых», М., 1887; репринт М., 1995).То есть XV-XVI вв. не знают этих святых. Получается, что они были прославлены уже после появления «Сказания о Мамаевом побоище».
Пересвет впервые назван чернецом лишь в «Задонщине», которая дошла до нас в 6 списках, самый ранний из которых – Кирилло-Белозерский (1470-е гг.). Однако, читая текст, напрашивается мысль, что это всего лишь приписка:
«Хоробрыи Пересвѣт поскакиваеть на своемь вѣщемь сивцѣ, свистомь поля перегороди, а ркучи таково слово: «Лучши бы есмя сами на свои мечи наверглися, нежели намъ от поганыхъ положеным пасти». И рече Ослябя брату своему Пересвѣту: «Уже, брате, вижю раны на сердци твоемь тяжки. Уже твоеи главѣ пасти на сырую землю на бѣлую ковылу моему чаду Иякову. Уже, брате, пастуси не кличють, ни трубы не трубять, толко часто ворони грають, зогзици кокують, на трупы падаючи».
Тогда же не тури взрыкають на полѣ Куликовѣ на рѣчкѣ Неряднѣ, взопаша избиении от поганыхъ князи великых и боляръ сановных, князя Феодора Романовича Бѣлозерскаго и сына его князя Ивана, Микулу Васильевича, Феодоръ Мемко, Иванъ Сано, Михаило Вренковъ, Иаковъ Ослебятинъ, Пересвѣтъ чернець и иная многая дружина».
Причем он на поле ведет он себя не совсем как инок. «Хоробрыи Пересвѣт поскакиваеть на своемь вѣщемь сивцѣ, свистомь поля перегороди». Хорош смиренный инок? Чудной такой чернец: в монастырь ушел, а умение грациозно поскакивать никуда из него не ушло.
Примечательно, что в поздних списках, например Синодальном (XVII в.), который, по мнению ученых, возник на родине Пересвета в Брянской земле, Пересвет сражается в битве в дорогом (золоченом) доспехе: «То ж деи Пересвет чернецъ поскакивает на своем борздом кони, золотым доспехом посвещаючи», т.е. доспехи (цены немалой) прибрал до поры. Это свидетельствует, что в народном сознании Пересвет никак не ассоциировался с монахом, везде он обозначен «брянским боярином». Вот и все сказки про рясу или схиму! При всем нашем уважении к знаменитому художнику Виктору Васнецову, он был не прав, изображая Пересвета в схиме. Правы были советский художник Авилов и язычник Константин Васильев, изобразившие Пересвета в доспехах русского богатыря.
Дальше – пуще: «а ркучи таково слово: «Лучши бы есмя сами на свои мечи наверглися, нежели намъ от поганыхъ положеным пасти». Картина маслом кисти Репина, «Приплыли» называется. Мало того что ортодоксальный монах участвует в битве, он еще и проповедует самоубийство с помощью собственного меча, как предпочтительное плену. Да ведь это – нормальная этика русского ратника-язычника времен Игоря или Святослава! О русах, кидающихся на собственные клинки, лишь бы не попасть в плен к ворогу, пишут грек Лев Диакон и араб ибн Мискавейх. Церковь же категорически осуждает самоубийство. Впервые в восточной церкви в 385 году патриарх Александрийский Тимофей дает так называемый 14-ый канон. Это список его ответов на различные сложные вопросы духовной жизни. И вот его спрашивают. Я цитирую в официальном переводе: «Ащи кто, будущи вне себя подымет на себя руки или повержет себя с высоты, за таковаго должно ли быть приношение или нет?». Это означает – можно ли за такого человека молиться во время обращения к Богу, во время центрального христианского таинства. На что патриарх Тимофей отвечает: «О таковом священослужитель должен рассудити – подлинно ли будучи вне ума соделал сие». И дальше объясняет, что иногда близкие пострадавшего, желая молиться о нем, говорят неправду и говорят, что он сошел с ума, а может быть, он сделал это от обиды человеческой или по иному какому случаю, от малодушия. И о таковом не подобает быти приношения. Это канон 385 года, восточный.
В 452 году на Западе, в Арле, собор заявляет, что самоубийство – это результат дьявольской злобы и потому преступление. И наконец, в 563 году в Праге на церковном соборе было постановлено, что самоубийц нельзя отпевать, ему отказано в церковном погребении. Не сопровождать его тело до могилы. Позднее установился обычай, по которому самоубийц обязательно хоронили не в освященной земле. Страшное по тем временам наказание.
«Задонщина», возможно, самый ранний литературный памятник о Куликовской битве, не содержит ни легенды о благословении Сергием князя Дмитрия (Сергий в нем вообще ни разу не упомянут), ни о том, что битва началась с поединка Пересвета с татарским багатуром (заметим, что в Орде поединки перед битвой были вообще запрещены). А мог бы содержать – для дополнительной эффектности. Но Пересвет и Ослябя там упоминаются как братья – и это хронологически первое (!) сообщение о них – в довольно любопытном контексте «Задонщины». Пересвета, брянского боярина, призывают на Куликово поле. Он сражается и, судя по тексту, умирает от полученных ран. Между прочим, оба брата были на момент битвы отнюдь не пухлогубыми безусыми богатырями из «Лебедей Непрядвы», а людьми более чем взрослыми. У младшего, Осляби, был взрослый сын Яков, погибший на поле Куликовом. Ослябя же в битве не погиб. Род старшего, Пересвета, так же не прервался – в XVI веке на Руси появляется его дальний потомок, литовский выходец Иван Пересветов.
Но стоп! Отчего же литовский выходец? Да оттого, что братья называются во всех источниках «боярами брянскими» или «любучанами» – выходцами из расположенного неподалеку от Брянска городка Любутска на Оке. А во времена Куликова поля это были земли Великого княжества Литовского и Русского. И на поле Куликовом брянские бояре могли оказаться под знаменами своего сюзерена литвина князя Дмитрия Ольгердовича Брянского, пришедшего на службу князю Московскому зимой 1379-1380 годов.
Между прочим, сам Дмитрий Ольгердович был крещен-то уже в зрелом возрасте. В душах его бояр, суда по «святотатственной» реплике Пересвета, христианство также не успело пустить корней. Как и в душе еще одного литовского выходца, воеводы Дмитрия Боброка, перед битвою ни много, ни мало – ворожащего своему тезке, великому князю Московскому, еще не прозванному Донским, о победе по волчьему вою, заре и «голосу земли». По свидетельству Гальковского, еще в начале ХХ века русские крестьяне – кстати, из западно-русских, «литовских» во времена Пересвета Смоленских краев – вот так, на восходе солнца, кланялись земле, кланялись тайно и сняв предварительно крест. Тайну Дмитрий Иванович соблюл; любопытно, снимал ли он крест?
Многие обращают внимание на фразу «бывъ преже бояринъ добрянскыи». Что она может означать? Дело в том, что в приведенном перечне погибших на Куликовом поле значатся почти исключительно московские бояре, т.е. самые приближенные московскому князю люди. Несколько особняком стоят имена князей Федора и Ивана Белозерских, которыми начинается перечень. Известно, однако, что духовная грамота 1389 г. Дмитрия Донского причисляет Белозерское княжество к великокняжеским вотчинным владениям. На этом основании можно думать, что белозерские князья в предшествующий период находились в особо тесных вассальных отношениях к Дмитрию Московскому как к великому князю. Поэтому упоминание их первыми в списке погибших оказывается неслучайным. Очевидно, список передает имена лиц ближайшего, наиболее знатного окружения Дмитрия Ивановича. Имена же «иних мнозих» в перечень не попали. Вероятно это редакция московского летописца, который располагал списком всех знатных лиц Северо-Восточной Руси, но по понятным политическим причинам значительно сократил его. Следовательно, Пересвет был почти всю жизнь брянским боярином, но незадолго до Куликовской битвы перешел на службу к Дмитрию Ивановичу, т.е. Пересвет был одним из верных бояр и никак не мог быть связан с противниками князя Дмитрия, в частности с митр. Киприаном и Сергием Радонежским. Пересвет должен был зарекомендовать себя перед князем задолго до Куликовской битвы, следовательно, он раньше проявил себя. Например, известно, что в тверской войне 1375 г. принимал участие брянский князь Роман Михалович Брянский (ПСРЛ. Т. XV. вып. I. стб. 111). Пересвет и Ослябя вероятно проявили себя в этой войне, стали известными московскому князю и вскоре перешли к нему на службу.
Посему, еще одна версия, будто Пересвет и Ослябя не были иноками и сражались на Куликовском поле как митрополичьи бояре (Пресняков А.Е. Образование великорусского государства. Пг., 1918, с. 322; Кучкин В.А. О роли Сергия Радонежского в подготовке Куликовской битвы / Вопросы научного атеизма. М., 1988, вып. 37, с. 106-109), тоже не имеет оснований.
Когда ж Пересвет с Ослябею успели в монахи-то постричься? Да еще в монастыре, расположенном на московских землях? Да еще успеть за полгода пройти послух – как мы помним, трехлетний – и «дослужиться» до схимников?
Вопросы, вопросы, вопросы… и ни на один нет ответа. Точнее есть – один на все разом. В год Куликовской битвы ни Пересвет, ни Ослябя монахами не были. Ни Троицкого монастыря, ни какого-нибудь другого – ибо монах от всех мирских обязанностей освобождается, и, прими братья постриг на литовской земле, им незачем было следовать за своим – уже бывшим – сюзереном в Московское княжество.
Несмотря на вышеприведенные факты, почерпнутые из ранних, достоверных источников, традиционная точка зрения укоренилась в русском обществе. Среди сторонников версии о «личном благословении» можно встретить ссылки на сообщение Никоновской летописи о том, что Сергий перед битвой лично принимал Дмитрия и послал с ним Пересвета и Ослябю. Но эта летопись была составлена в середине XVI в. Через 170 лет после Куликовской битвы. Автор явно привлекал в качестве источника «Сказание о Мамаевом побоище». Вообще, уровень компетентности автора этого сказания уже говорит нам о многом. Автор настолько увлекается своими идеологическими конструктами, что, например, даже замещает Ягайлу Ольгердом, умершим в 1377 г. Или добавляет фантастическую историю о переодевании князя Дмитрия…

История о том, как Дмитрий переоделся в простого дружинника, выходя на поле.

Вот что по этому поводу писал Скрынников: «Легенда о переодевании князя поражает своей несообразностью. Как мог государь отказаться от любимого коня за считанные минуты до сечи? Боевой конь значил для воина очень много… Великокняжеский доспех отличался особой прочностью и был хорошо пригнан к фигуре. Как же мог князь поменяться