Монгольское крещение Руси (ч.15)

Третья причина заключается в том, что народ понимал, что Церковь покорилась Орде. Церковники не оказывали сопротивление монголам, заботясь о спасении собственных душ, а не о спасении Родины. Народ подозревал, что митрополит грек Иосиф сбежал в Византию.
Церковь и христианская идеология ни в коем разе не сплотили князей. Даже перед угрозой вторжения. Затем Церковь стала поддерживать князей, покорившихся Орде, поскольку ордынская власть после покорения Руси веротерпимо и благосклонно отнеслась к Церкви. Во-первых, монголы считали, что священник умеет наводить колдовские чары подобно шаману (порчу и исцеление). Во-вторых, монголы желали, чтобы Церковь оказывала им содействие в удержании русского народа в повиновении Орде.
Прежде всего, Церковь поддерживала монгол в вопросе проведения переписи. А то, что она проводилась по ханским приказам, что русские князья доставляли ее данные в Орду и эти данные прямо служили ордынским экономическим и политическим интересам, – все это было для Церкви «за кадром», все это ее «не касалось» и не интересовало. Ей наоборот было выгодно знать где и сколько народа живет, чтобы выбрать лучшие места для постройки церквей и монастырей, чтобы со временем прибрать к рукам их окрестности. Само титулование ханов царями, говорит само за себя. Это было прямой оплатой со стороны ортодоксальной церкви дарованных ей ханами огромных привилегий.
За службу верную монголы одарили Церковь землями, освободили ее и ее земли от уплаты налогов и поборов, устраивали торжественные приемы для митрополитов в Орде, позволили учредить в 1261 г. особую Сарайскую епархию и разрешили воздвигнуть церковь прямо напротив ханской Ставки. Церковь также была вовсе освобождена и от подчинения русским князьям. В итоге Церковь очень умело воспользовалась сложившимися обстоятельствами, и окрепла как никогда, обособившись как от светской власти, так и от народа. Если в Киевской Руси городская община выбирала себе епископа, то после получения Церковью привилегий в монгольский период, преимущественно выборным стало только рядовое приходское духовенство. Сама община определяла кандидата на поставление в клир и ходатайствовала перед архиереем о его хиротонии. Церковь пыталась полностью обособиться от народа, но народ этого не желал. Возможно, этот порядок раннего христианства был уступкой народу, не желавшего допустить полного отделения, т.е. независимости Церкви от общины прихожан. Уступка эта была мизерной, поскольку приходское духовенство, особенно сельское, мало чем отличалось от крестьянства, как по социальному положению, так и по уровню грамотности, весьма упавшему в годы татарщины.
На фоне вышесказанного нижеприведенные слова историков церкви выглядят просто смешно: «Жестокость татар остается прежней на протяжении всего периода их владычества над Русью. И к концу XIV в., в нашествие Тохтамыша, видны та же жестокость, то же коварство, что и полутора столетиями раньше.
Страшные карательные набеги на Русь повторялись периодически до самого конца татарского ига в XV в. (впрочем, набеги татар с целью теперь уже не усмирения, а грабежа будут происходить и после свержения ордынского ига). Поэтому имел место, конечно, никоим образом не союз, а противоборство двух совершенно полярных систем – христианской Руси и языческой (а затем мусульманской) Орды. Причем, одна была основана на Евангельском учении о мире и любви, а вторая, наоборот, ставила во главу угла жестокость, возведенную на уровень доблести».
«В то же самое время, продолжая политику Александра Невского, Русь Московская окрепла и положила основание единому Российскому государству. У его истоков, таким образом, лежит та подлинная православная симфония государства и Церкви, которая проявилась в страшное время монгольского разорения в деятельности митрополита Кирилла и князя Александра Невского»;
«Но русский народ, несмотря на все недостатки Киевского периода и последовавшее за Батыевым нашествием страшное духовное одичание, – это уже народ православный. Именно поэтому недостаток государственности компенсируется за счет возрастания значения Церкви в жизни общества. Именно Русская Церковь является ведущей консолидирующей силой, которая препятствует полному развалу разоренной страны».

Четвертая причина заключается в том, что народ прекрасно видел, как Церковь, ради своих интересов и заботясь о собственном благополучии, лавировала между Византией, Ордой и русскими князьями. Если после разгрома, учиненного на Руси Батыем, Русская митрополия уже мало прельщала византийских иерархов, и итоге Русская Церковь оказалась обезглавленной в самое драматическое время. То уже к началу XIV века ситуация изменилась, Византия приходила в упадок, а Русь стала оправляться после Батыева нашествия. Но Византия, тем не менее, не упускала контроль над русской церковью. Митрополит Петр вместе с Московским князем пытался указать себе преемника – архимандрита Феодора, русского по происхождению. Но в Константинополе этому не вняли и, стремясь сохранить контроль над самой богатой митрополией Константинопольского Патриархата, по сути, содержавшей в это время не только Патриархию, но и императорский двор, после кончины Петра поставили на Киевскую кафедру новым митрополитом Киевским и всея Руси грека Феогноста. Русь в это время фактически была вассалом двух царей: императора и хана, которых содержала с благословления Русской Ортодоксальной Церкви. Калита поспешил наладить с митрополитом самые дружеские отношения. В результате Феогност быстро осознал, что единственно верной в условиях татарщины является политическая линия Московских князей, а потому всецело выступил в поддержку Московской династии. Некоторые обвиняли обоих – и князя, и митрополита – в сближении на почве стяжательства. Естественно оба осознавали свою нужду друг в друге, и на этом строился их взаимовыгодный союз, направленный на укрепление обоих партнеров. Поэтому оправдания политики Церкви выглядят более чем наивно. Историки Церкви пишут: «Поразительно, как грек Феогност, близко к сердцу принимая заботы нового своего Отечества, тонко понимал специфику политической ситуации на Руси»; «Стяжательство Феогноста, – как считают церковные историки, – это не греховная страсть, а суровая необходимость того времени: чем больше земель и имущества принадлежало митрополичьему дому, чем больше людей служило у митрополита, тем больше их становилось свободными от татарской зависимости, ведь это были земли, люди, средства, свободные от выплаты дани ханам. Так что Феогност, как считают историки церкви, делал великое дело для Руси, копя средства митрополии. Церкви нужны были средства, чтобы совершать свое служение: заниматься благотворительностью, развитием церковных художеств, монастырским строительством и многим другим, – все это требовало значительных средств. Митрополит должен был быть достаточно богатым и для того, чтобы оставаться полностью независимым от князей, выполняя свою роль духовного лидера народа и арбитра в княжеских разногласиях и усобицах».
Феогност и прочие митрополиты были не глупы и понимали, что ортодоксия, зажатая между католиками и мусульманами, сумеет выжить только при сильном Московском княжестве, но при этом зависимого от Орды. Церковь стала поддерживать московских князей, покорных Орде. Этому союзу способствовал тот факт, что всего за три десятилетия, истекших с момента нашествия, верхушка русского общества, по существу, свыклось с фактом вассальной зависимости от Орды, а то обстоятельство, что она была изолирована от непосредственного контакта с представителями Орды и передоверила эти контакты исключительно князьям и митрополитам – вполне ее удовлетворяло. Пословица «с глаз долой – из сердца вон» очень точно и верно объясняет эту ситуацию.
Митрополиты со времени Феогноста прочно обосновались в Москве. Трудами Алексия за Москвой был окончательно закреплен авторитет нового церковного центра Руси. Не последнюю роль при этом сыграло то обстоятельство, что Предстоятель стал, согласно духовной великого князя Симеона Гордого, попечителем его братьев – князей Иоанна Красного и Андрея. По смерти же Иоанна (правил в 1353-1358 г.г.) Алексий становится опекуном малолетнего сына и преемника великого князя – Димитрия Иоанновича, – будущего Донского, героя Куликовской битвы. Это был беспрецедентный случай, когда Предстоятель Русской Церкви стал фактически главой Русского государства. Мудрость митрополита Алексия проявились в том, что он не воспользовался слабостью государственной власти для того, чтобы попытаться возвысить над ней Церковь. Первоиерарх понимал, что взять власть Церковь не сможет потому что ни Орда, ни удельные князья этого не позволят, оставалось служить Московским князьям. Алексий понимал, что устоявшаяся традиция добрых взаимоотношений Московских князей и Церкви шла на пользу обоим сторонам. Если же Московское княжество распадется, то вновь начнется борьба княжеств за гегемонию, а увязшая в междоусобицах Русь потеряет не только государственность, но, неминуемо, и ортодоксальное христианство. Интересы Церкви и государства в этом историческом промежутке сошлись как никогда тесно.

Таким образом, вместо того чтобы встать на сторону народа и поддержать народно-освободительную войну, найти в народе, того кто способен стать князем всей Руси, Церковь русский народ предала. Какой мог быть авторитет у Церкви в народе в тот период? Никакого. Катаклизмы политического и социального рода почти всегда стимулируют духовный поиск народа, пробуждают его религиозное чувство. Именно в тяжелые для многих этносов времена христианство становилось той идеологией, которая поддерживала людей. Однако после Батыева нашествия на Русь этого не заметно в течение почти целого столетия. В течение этого столетия русский народ отвернулся от христианства и повернулся в сторону язычества. Именно по этой причине, первый митрополит ордынского периода Кирилл все время разъезжавший по всей стране от Волги до Карпат, видел не только беспорядки в церковном управлении, но и в жизни народа, отступившего от христианства. Именно поэтому церковники твердят о духовно-нравственном оскудении русского народа во 2-й половине XIII в. Это послужило поводом к созыву собора епископов во Владимире в 1274 г.
Итогом работы Владимирского Собора, как уже было сказано ранее, стало «Правило митрополита Кирилла». Отметим вновь те правила, которые были направлены против язычества. Третье правило Владимирского Собора 1274 г. решительно осуждает «чудовищный» языческий обычай, вновь воспрявший на Руси после Батыева нашествия. Речь идет о кулачных боях на праздники (значит, во-первых, традиция сохранялась на протяжении веков, но не афишировалась, до тех пор пока власть в государстве не ослабела; а во-вторых, остались те кто мог еще биться!). Церковь была покорной Орде и требовала от всех той же покорности. Потому Церковь и запрещала кулачные бои, которые служили подготовкой русов к боям с татарами. А собираться народ на игры мог только по праздникам, в другие дни все трудились без устали.
Два правила митрополита Кирилла особо касались такой тяжелой проблемы, как возобновление среди народа языческих праздников. В частности, празднество «русалии», так как совершалось в Пасхальную ночь или в ночь на Рождество Иоанна Предтечи. Вероятно, христиане и язычники праздновали вместе, и даже знать принимала в них участие, поскольку праздники и у тех и у других выпадали примерно на одно и то же время, да и христиане, по сути, были двоеверами. Это подтверждается следующим образом:
«В момент нашествия Батыя на Руси было зарыто в землю множество княжеских и боярских кладов, содержащих золотые и серебряные женские украшения. Тут и диадемы, и колты, и монисты, и браслеты, испещренные